СУПЕРВИЗИЯ

 
Так уж получилось, что на сегодняшний день тема супервизии для меня то ли не очень актуальна, то ли не очень интересна. Гораздо любопытнее для меня же самой, почему это именно так, ведь речь идет о профессиональных отношениях, в которые не могут не вплетаться личные, что создает и свои проблемы, и, в то же время имеет свою особенную прелесть. В чем тут дело, я сама не очень хорошо понимаю, у меня есть смутное чувство, что отношения терапевт-клиент меня интересуют больше, чем терапевт-супервизор, однако не могу не признать, что влияние и пользу супервизии я ощутила на себе. В связи с этим то, что я хочу сказать о супервизии, будет скорее результатом наблюдения, чем длительных и серьезных раздумий на эту тему.
Прежде всего, есть супервизия, как некий процесс, помогающий профессиональной деятельности терапевта, а есть поддержка терапевта в его состоянии, то есть доброжелательно высказываемые впечатления о том, что в работе «понравилось», а что «не понравилось», которые звучат в ответ на просьбу терапевта «сказать что-нибудь» о его работе.
В моем понимании супервизия имеет своей задачей восстановление творческой активности терапевта, если она по какой-то причине оказалась заблокированной,  проще говоря,  супервизор  «призван»  восстановить способность терапевта продолжать работать. Это происходит путем обнаружения проблемной области терапевта, которая пересеклась с проблемой клиента, и осуществляется супервизия по запросу терапевта.
 
В результате терапевт начинает лучше сознавать, как и какие выборы он делает, каким путем ведет своего клиента, а какие возможности сознательно «отсекает» или бессознательно игнорирует.
Основана супервизия все на том же воспроизведении незаконченных ситуаций и стремлении к их завершению таким образом, чтобы эмоциональный конфликт, лежащий в их основе, был разрешен, «закрыт», и личность могла бы сосредоточить свое внимание на решении следующих задач.
Затруднения в работе терапевта часто являются результатом совпадения проблемных областей терапевта и клиента. Те переживания, которые мешают продвижению в работе с клиентом , и те способы, которыми терапевт себя блокирует, избегая своих «проблемных чувств», воспроизводятся им в работе с супервизором, дело которого обнаружить эти способы блокировки и сами проблемные области, чтобы в дальнейшем сам терапевт мог обращать на них внимание, а в случае необходимости «проработать» их со своим психотерапевтом.
Супервизия нужна, когда после сессии или более длительного отрезка работы, терапевт чувствует незавершенность и неудовлетворенность ходом своей работы с клиентом и вряд ли можно говорить о собственно супервизии, когда у терапевта с клиентом все в порядке. Если терапевт все же говорит о необходимости супервизии, мне кажется речь идет о поддержке, желании услышать комментарии к своей работе, что часто бывает у начинающих или не очень уверенных в себе терапевтов.
Супервизия может включать и «разбор полетов», то есть процесс-анализ работы терапевта, и прослеживания какого-то проявления терапевта, являющегося для него проблемным на данном этапе, например, проявления агрессии, слабости, или с определенным клиентом.
Существует еще один вариант обратной связи терапевту, который я не могу однозначно назвать супервизией. Это комментарии к тем шагам, которые терапевт делал в своей работе, с высказыванием своих предложений относительно других возможных вариантов продвижения в сессии.
Здесь же хочу сказать, что на мой взгляд, супервизия — это не обучение, с четкими рекомендациями, как надо действовать для достижения наилучшего результата и набором правил, которые надо соблюдать, и в то же время, это не терапия терапевта, поскольку границы супервизии проходят там, где заканчивается работа с профессиональными затруднениями в конкретной работе с конкретным клиентом и начинается работа с личными проблемами терапевта. Грубо говоря, если нет конкретной работы, вызывающей затруднения, а есть запрос терапевта «поработать, например, с моим страхом», то это запрос не к супервизору, а к индивидуальному терапевту. Кстати, здесь могут начаться всякие тонкости отношений, если подобный запрос поступает к супервизору при наличии своего терапевта, и уж если с чем работать « в обход» личного терапевта, то скорее, всего именно с этим. ( Никак я не могу отвлечься  от реалий нашей жизни ). При отсутствии своего терапевта, разумеется , и супервизор может «пролечить» , но для меня в этом случае границы супервизии начинают расплываться.
Главное отличие супервизии от индивидуальной терапии на мой взгляд, в том, что первая предполагает «горизонтальные» отношения между супервизором  и терапевтом, то самое равенство, которое в индивидуальной терапии является скорее приманкой для клиента, чем реальностью отношений. В реальной терапии власть всегда в руках терапевта, и именно это является важным фактором «продвижения» клиента. Распределение степени власти меняется, но «перевес» остается за терапевтом.
Когда в процессе супервизии супервизор начинает « лечить» терапевта, то есть открыто переходит к «решению» его личностных проблем, происходит абсурдное смешение взаимоисключающих позиций( в одном месте и времени ): партнерской и иерархической. С этим связано и то, что я думаю, учителя вполне могут запрашивать супервизию у своих учеников, однако, терапии это касаться не может. Ученики не могут быть терапевтами своих учителей, и это не связано с компетентностью или не компетентностью.
Я полагаю, что на уровне бессознательного хороший учитель может быть соотнесен с родительской фигурой, и должно пройти немало времени, чтобы влияние переноса значительно снизилось. Отношения учителя и ученика есть отражение того же порядка вещей, в соответствие с которым любой человек имеет родителей, которые о нем заботятся, оберегают его, пока он слаб, обучают всему необходимому для жизни и в глубине души остаются для человека источником бескорыстной любви и жизненного опыта. Вырастая, уже дети осуществляют эту заботу о родителях, но, пока они живы, взрослые остаются немного детьми, в смысле присутствия чувства прочной связанности с кем-то, в поиске защиты и опоры, обращаясь уже не столько к конкретным родителям, а к собственному мифу об идеальных родителях, в чьей единственной в своем роде любви продолжают нуждаться. Слабость, беспомощность родителей наносит глубокую рану, причиняет боль обиды и горечи, рождает чувство, что тебя обманули, или едкую непереносимую жалость, растерянность, печаль и сожаления. (Нам некуда спрятаться и негде «отлежаться». Наш внутренний ребенок по-прежнему нуждается в защите и одобрении и это нормально и правильно, таковы его особенности как составляющей нашей внутренней психологической структуры. Можно до Второго пришествия твердить о «хорошем родителе самому себе» как идеальном решении вопроса безопасности и независимости, но. Честно сказать, мне так и не повезло увидеть этот вариант воплощенным кем-либо в полной мере.) Кстати, осуществление именно этого «идеала» в семейных отношениях, когда позиции и роли родителей и детей ясны и определенны, формирует наиболее успешных и «здоровых» в психологическом смысле людей. Как бы ни складывались отношения с родителями в реальности, потребность в этом мифе, если хотите, и силу его воздействия, сознаваемую или нет, отрицать трудно.
 
Здоровая потребность в авторитете, идеале, которая скорее может переживаться как потребность в защищенности кем-то большим, чем ты сам, реализуется в связанности с родителями или фигурами уже во взрослой жизни способными их заменить. Но эти фигуры должны быть чуть больше тебя, в каком-то внутреннем психологическом смысле. О родителях хорошо бы заботиться, но учить и « воспитывать» их, давая этим невольно и с самыми лучшими намерениями, понять, что их опыт жизни малопригоден, занятие вредное и пустое. И это нормальный, обычный, ход вещей, заложенный в нас изначально, и в нашу биологическую и в психологическую природу, одна из составляющих внутренней упорядоченности и устойчивости.
В психотерапии, особенно продолжительной, воспроизводятся отношения зависимости, отношения с властью и авторитета-ми, путь возрастающей самостоятельности, который каждый проходит по мере взросления. Это происходит и на символическом уровне отношений, где терапевт занимает место важнейших фигур в жизни клиента и первое место принадлежит родительской, заботящейся или отвергающей фигуре. И это отражение реальной жизни любого человека теперь уже на ином, символическом уровне.
Этот же порядок вещей отражается в отношениях учитель-ученик в более или менее мягкой форме. Психотерапия — это особый вид деятельности, специальность, в которую и приходят не так, как в любую другую профессию, и растут в ней иначе. Я подозреваю, что хорошее обучение психотерапии неизбежно формирует перенос, наверное, прежде всего детско-родительский, и должно пройти не мало времени, чтобы его влияние исчерпало себя. Как в жизни: рост процесс медленный. И если принимать все сказанное во внимание, то терапия учеником учителя тоже несет какой-то дестабилизирующий момент, независимо от степени его осознавания. Просто в силу установившемуся в жизни порядку вещей. Возможно, где-то здесь надо искать источник растерянности, неуверенности и смутного дискомфорта, которые могут сопровождать терапевтическую работу со своим учителем. Вполне возможно, что со мной мало кто согласится , или вообще все это имеет значение только для меня. Тем не менее, я рада, что смогла поговорить об этом, для меня во всем этом много жизни, любопытства и чего-то очень личного.