ОТ ПОЛЯ К СИТУАЦИИ.

В течение многих лет, в основном под влиянием взглядов Фрейда,
психоанализ и психотерапия, которые на этих взглядах
основывались, были построены согласно, так  называемой, научной модели, в которой наблюдатель
рассматривал себя вне поля опыта, не вовлеченным в него.
Согласно такой перспективе, терапевтические отношения сужались до проблемы переноса,
проблема переноса сужались до обнаружения внутрипсихических   конфликтов,
внутрипсихические конфликты сужались до истории детства и т.д.
Эта последовательная редукция, хотя и позволяет терапевту создавать большое число
гипотез о человеческой душе, не допускает ничего похожего на
непосредственность терапевтической встречи.
По моему мнению
у психотерапия есть две альтернативы, из которых ей
приходится выбрать:
• Либо всегда склоняться к индивидуальной
 психологической модели,
 типа модели Фрейда (то, что я называю моделью Фрейда, часто не прописано в его
работах), которая ограничивает  терапевта в его присутствии и  функционировании.
• Либо придерживаться психологии взаимодействия двух людей, модель,
открытая Ференци, которой придерживались Баллинт,  Винникот и многие
другие. В этой модели терапевт больше не будет вне поля опыта.
Наши основатели предложили нам работу, которая колеблется
 между этими  двумя полюсами. Влияние Перлза и его определение контакта как «идущего к … и
берущего от …»  больше склоняется к   теории «поиска объекта», типа теории
Фербайрна, которая не очень сильно эпистемологически отличается от теории  драйвов Фрейда.
Влияние Гудмена, с другой стороны, определяет контакт как
творческое приспособление, создание значения из переживания опыта в поле  организм/ окружающая среда.
Обе эти теории сближаются том, что непосредственно вытекает из теории
поля — теории Self. Но из-за их предпочтений и предубеждений понятие поля — и
self-у Перлза часто соскальзывает в материализацию, в то время как поле и self у
Гудмена будет  рассматриваться как непрерывное течение.

Какое поле?
Именно поэтому, вплоть до сегодняшнего дня, гештальт-терапевты так по-разному понимают поле,
а, следовательно,  и self.
Для некоторых из нас упоминание о поле будет только признание того, что их пациент имеет
окружающую среду, культуру, историю, набор знакомств и отношений, которые
требуют быть принятыми во внимание. Фигуры, непрерывно возникающие в
процессе, имеют прямое отношение к этому фону из окружающей среды; понятия
«фон»,  «окружающая среда» и «поле» сразу становятся синонимичными.
Что касается меня, я хочу называть эту перспективу: «контекст»‘.
Для других более очевидным является понимание поля Куртом Левиным. Но
если более пристально анализировать его  работы,  подход Левина далеко не
однороден. Поле рассматривается как «поле сил», которые заложены в предметах.
Сравнение с магнитным/физическим полем —  интересная психологическая
метафора в случае с одним человеком, но она становится более рискованной,
когда мы имеем дело уже с двумя людьми.
 Поле, образованное группой или системой хотя бы из двух человек, трудно не рассматривать
 как некоторую сущность или вещь! В дополнение к этому,
 если, как рекомендует Левин, мы включаем наблюдателя в поле, то поле, воспринимаемое наблюдателем А и
воспринимаемое наблюдателем Б, будет  ими по-разному субъективно
оцениваться. Поэтому, когда каждый говорит о некотором «поле» (поле
наблюдателя А или поле наблюдателя Б),  то его значение не близко пониманию
поля группы или как межличностного поля.  Третий подход в использовании понятия «поле»,
если грубо свести все  взгляды в эти три направления, ближе к феноменологии.
 Этот подход рассматривает поле сознания или поле опыта. В этом направлении,
которое можно было бы назвать «субъективным» или «опытное», поле будет пониматься
как «жизненное пространство» восприятий и действий, чувств  и значений
любого индивидуума. Согласно этому определению, «поле» любого конкретного
индивидуума не может быть испытано другим, к нему можно  только
приблизительно приближаться через сочувствие, понимание, эмпатию,
интуицию, прозрение или любую другую модальность чувств, способную
 приблизить к субъективности опыта другого.  Когда Перлз и Гудмен говорят о контакте или других явлениях,
 связанных с полем, то подчеркивают  различие между терминами «в поле» и «принадлежащее полю».
Если говорить о «предмете», «организме», «вхождении в контакт», это значит говорить
 о явлениях поля, а не в поле, что делает более ясным их
понимание как элементов в потоке, в то время как последние — это путь в
материализацию.  Для лучшего понимания явлений поля, я буду пользоваться положениями
других различных подходов, о которых я не упоминал ранее, как, например,
теория морфогенетических полей. Она касается только одной стороны нашей
главной проблемы: понимания того, как поля могут создавать формы, придавать
форму нашему опыту и т.д. Но давайте будем последовательны и пойдем дальше
в нашем исследовании.
Терапевтическая ситуация.
Как мы говорим о так называемом поле, состоящим из одного пациента и
одного терапевта?  Мы должны заметить, что, даже хотя Перлз и Гудмен
поместили проблему поля в самый центр теории, которую они создавали,
они  редко употребляют сам термин «поле». С другой стороны, если тщательно
проанализировать их текст, каждый может обнаружить,  что они очень часто
используют слово ситуация, на котором я хотел бы остановиться и обсудить его
подробнее, т.к., на мой взгляд,  это открывает большую возможность для
прояснения и разработки нашей проблемы.
Терапевтический сеанс является, прежде всего, некоторым видом ситуации.
 Если знать о том, как эта ситуация воздействует на нас — то можно понимать, как
на нас могли воздействовать многие ситуации из нашего прошлого.
Знание того, как мы создаем вместе с клиентом ситуацию здесь и теперь, открывает путь к
восстановлению и увеличению наших способностей к творческому  приспособлению.
 Я был очень озадачен, когда обратил внимание на небольшую фразу в
работах Перлза и Гудмана, где они говорят об Id: «Id ситуации», без любых
дальнейших разъяснений!  (Снова «id ситуации», не «id в ситуации»!). Для того,
чтобы понять это удивительное предложение нам придется свернуть с пути,
проложенного Гроддеком и Фрейдом,  уйти от теории драйвов — этих так
называемых внутренних сил, определяющих наше поведение. Я обнаружил, что
они довольно часто использовали это понятие ситуации.
Например, одной из характеристик self должна быть «включенность в ситуацию»; невроз описывается
как «ситуация хронического критического положения низкого уровня»:
 непосредственно сама психотерапия, более всего описана в терминах ситуации,
которые можно найти в их работах.  « Терапевтическая ситуация — это больше, чем только
статистический случай «доктор плюс пациент». Это встреча доктора и пациента. […]. Ни полное
понимание функций организма, ни лучшее знание об окружающей среде
(обществе и т.д.)  не охватывает ситуацию полностью. Только взаимодействие
организма и окружающей среды составляет психологическую ситуацию, а не
организм и окружающая среда, взятые отдельно.
Чтобы это сделать, мы меняем наше понимание терапевтической ситуации /
.. Клинический путь становится экспериментальной ситуацией » («Гештальт-
терапия. Возбуждение и рост личности человека»).
Я часто удивлялся тому, что большинство гештальт-терапевтов, желающих
улучшить свои навыки, предпочитают изучать «функции организма» (биологию,
учение о мозге или других функциях,  психологические теории и т.д.) и редко
ищут лучшее «знание об окружающей среде (об обществе и т.д.) » через
социологию, экологию, антропологию и т.д,
Каждая из этих наук несомненно представляет большой интерес, но наши основатели ведут нас через эти слова,
не останавливаясь на них, (позже они назовут их «абстракциями»,
 включая организм  и окружающую среду) к более детальному исследованию «ситуации».
Эта концепция ситуации настолько банальна, что редко привлекает внимание.
Она является своего рода основанием, неявное и редко превращаясь в
отдельную фигуру. Однако, на протяжении долгого времени, несколько
исследователей, особенно из Чикагской Школы Ирвина Хофмана, посвящали этой
концепции ситуации свои работы. Бесспорный интерес в этом подходе
представляет работа Джона Девея. И мы должны также иметь в виду, что Dewey
оказал большое влияние на Пола Гудмана.  Так, например, это различие между «в
Поле» и «принадлежащее Полю» возможно непосредственно заимствовано от
Девея, который подчеркивал, что организм живет не в окружающей среде, но
посредством окружающей среды.  Включенность в ситуацию
Когда Перлз и Гудман, очерчивая характеристики self, описывают
«включенность в ситуацию», они определяют ее так: «Мы подразумеваем, что нет
никакого ощущения себя или других вещей  вне опыта ситуации» (PHG, \Q, 4).
 Я  рожден ситуацией и, в свою очередь, принимаю участие совместно с другими в
создании ситуации. Даже перед любым построением гештальта в пределах
терапевтической сессии,  ситуация уже начала складываться и становится
основанием для возникновения предстоящих фигур. Self будет связано с
ситуацией, независимо от того, что это за ситуация. Если мы соглашаемся с
концепцией self  как функцией изменения поля, возникающей на основе
творческого приспособления, то в работе мы будем особенно аккуратны в
созданий благожелательных условий для реализации или восстановления Self.
Невроз, определяемый как нарушение функционирования Self, при котором
стереотипы, вторичная физиология, привычки обеспечивают минимальное
творческое приспособление, может рассматриваться как противостояние
ситуации.  Невротические действия, как будто бы новые в ситуации здесь и
теперь, в условиях, когда ситуация могла быть расчленена до некоторых ее
элементов, раз и навсегда устанавливают образцы мыслей, чувств и действий.
 Давайте вернемся к определению невроза как «хронической ситуации низкой
интенсивности» и к рекомендациям для терапии, данным Перлзом и Гудменом.
В новой ситуации отсутствия равновесия, опасности, угрозы выживанию,
 которую наши авторы называют «острое состояние», любой организм дает целостный
приспособительный ответ: целостное восприятие, ощущения, представления и
мысли, моторная активность и т.д.; возможности в границах контакта,
 который реализовывает это приспособление, позволяют непосредственно и творчески
управлять ситуацией. Мощности для ориентации и манипуляции в поле
полностью разворачиваются и сопротивляются любому разрушению поля.
Но посредством повторений и неудач в восстановлении некоторого баланса,
нахождении убежища в фантазиях или галлюцинациях происходит хронификация
дисбаланса и формируется приспособительный гештальт на низком уровне.
Создается двойная напряженность: тревога и фрустрация, которые дополняют
друг друга до невроза. Это то, что Перлз и Гудман называют «хронической
острой ситуацией низкой интенсивности» как одно из их определений невроза.
В этой ситуации, любой ограниченный контактом опыт имеет тенденцию упрощать
полевой опыт двумя кризисными способами: преднамеренной установкой или
непреднамеренной гиперактивностью. «Если невротическое состояние — это
реакция на несуществующее хроническое критическое состояние низкой
интенсивности, с пониженным тонусом, унынием и фиксированной тревогой
вместо расслабления или нормального тонуса и острой, гибкой тревоги: тогда
цель состоит в том,  чтобы концентрироваться на существующем критическом
положении высокого уровня, с которым пациент может реально справляться и
развивать. » (PHG, 4,12) .Таким образом психотерапия становится противоположным острым
состоянием,  которое воспроизводит многие из параметров от хронической острой
ситуации, но которое в новом безопасном экспериментальном контексте лишит
пациента его устаревших реакций, для того чтобы продвинуть создание им новых
ответов,  приспособленных к новизне ситуации. Мы должны «концентрироваться
… на структуре фактической ситуации как на задаче творческого приспособления;
добиваться в целом нового синтеза и делать этот главным пунктом сессии» (PHG,
4, 11).  Эта способность, постулируем мы, относиться к тому, что в гештальт-
терапии называется «self». Эта работа по восстановлению self кажется гораздо
более связанной с глубоким внедрением в ситуацию, чем с любым видом
экспертизы кого-либо о душе другого.
В ситуации, «id ситуации», которая начинается с самых первых моментов
каждой терапевтической встречи, неотъемлемой частью является «предконтакт».
Но предконтакт не может рассматриваться только как момент внутри
последовательности контакта, потому что он касается определенной
модальности. Иногда, даже в течение будущих стадий развития гештальта, мы
должны «возвращаться» к ситуации, чтобы сделать его более определенным,
более явным, помогая, таким образом, разъяснению и усилению фигур и фона.
 Теоретики, занятые проблемой развития, постоянно отстаивают идею, что любая
стадия не заменяет предыдущую, но добавляется к ней, каждая стадия
продолжает развиваться также в течение последующих стадий (см. например Дэниела Стерна).
В своем интервью, несколько лет назад,  Ирвинг Полстер
заявил, что вероятно наиболее важной вещью, которую унаследовал от Пола
Гудмана, является рассмотрение взрослой жизни как прибавления к детству, а не
каким-либо последствием… Этой логикой «в том же самое время», в
противоположность «вместо» действительно пронизана вся Гештальт Терапия.
Рост, который происходит в непрерывном потоке согласно этим принципам,
является таким же процессом как и строительство гештальта в короткий период
времени,  во время терапевтической сессии.
 Ситуация, выступающая как основание для терапевтической встречи, строится на всем
 протяжении каждой сессии. Часто полезным бывает делать элементы ситуации все более явными,
как они продолжают, так как эта ситуация нас создает и наше создание определяется
этими элементами. 
Что означает фокусироваться на ситуации?
Когда пациент сидит передо мной и сообщает мне о своем беспокойстве, я
могу воспринимать его слова не только как слова в некоторой ситуации, но также
и как слова ситуации, поскольку эти слова принадлежат недифференцированному полю,
 которое нужно исследовать, а не индивиду, который сообщает их вам.
Индивидуалистичность — некоторая классическая позиция, состоящая в фокусировке,
 как я обычно и делал в течение многих лет, на беспокойстве пациента:
как он чувствует его, где оно находится, о чем оно напоминает ему, что
к нему приводит и т.д. Находясь в этой позиции, терапевт полагает, что он
получает все более определенное знание о его пациенте. Это кажется
«естественным», потому что так «обычно» и происходит, однако эта позиция —
только «вариант», -основанный на предубеждении.
Другой вариант, основанный на другом мнении, — это понимание этого беспокойства как
«изначально» принадлежащего ситуации. Это беспокойство может быть его реакцией на меня?
Возможно, я — причина беспокойства? Возможно, я вызываю беспокойство
своим наблюдением за ним? Или за нашей встречей? Возможно «его» беспокойство —
 в реальности мое беспокойство? Или может быть это атмосфера, которая создается между нами?
Выбор ситуации как отправной точки не имеет отношения к реальности: это
только методологический, теоретический выбор. То, что я называю «Я», можно
рассматривать как предварительную дифференциацию поля. «Опыт существует
до «организма» и «окружающей среды», которые являются абстракциями от
опыта» (P. Goodman3, 1972). Непрерывная и прогрессивная дифференциация от
интеграции до индивидуализации, заканчивающаяся дестабилизацией любого
установленного набора представлений о себе (Это — я / это — не я) является ядром
терапевтической работы и саморазвития через рефлексию.
Этот вариант несколько отличается от диалогичности, хотя множество
диалогических принципов могли бы использоваться и здесь. Диалогическая перспектива, даже если
и принимает во внимание проблему поля, по моему мнению, рассматривает двух
четко определенных индивидов как два предмета, встречающие друг друга и
 таким образом преобразовывающие свой опыт. Эпистемологически это ближе к «в Поле»,
чем «принадлежащий Полю».  Две  индивидуальности вместо развивающегося одного целого из этих двух человек.’
Можно говорить о том, что в ситуационном подходе, который я отстаиваю,
диалогический компонент также осуществляется. Одно предупреждение: не
думайте здесь о вербализации как одной из главных функций, которой множество
теоретиков посвятили много внимания: говорящий должен заполнить промежуток между собой и другим,
 преодолевая тем самым первоначальное разделение, иногда на мгновение вводя в заблуждение себя…
Это требование осуждено на неудачу, бесконечные попытки, как у Сизифа,
который мог бесконечно перекатывать с места на место свою речь…
В этом процессе индивидуализации, действительно есть моменты, в которых
и я, и Вы являемся собой, и тогда мы можем встретиться друг с другом, но есть
также время, где я — Вы, и Вы — я. Время, когда существует только он, они, оно,
другие, где мы существуем как даже иллюзорные другие, где я понятия не имею
о том, кто я такой или кто Вы!  Эти движения поля или ситуации, которые позволяют отражать друг друга —
отличительные признаки течения контакта. Я уже много подчеркивал тот факт,
что гештальт-терапия гораздо больше является культурой глагола,
чем существительного, культурой действия, более чем культурой предмета.
Следуя этой логике, когда я слушаю пациента, его истории или сны, я с готовностью
сосредотачиваюсь, как на фигуре, на глаголах, которые используются как ключи
для протекания ситуации. Если пациент, в рассказе о своем сне, например
говорит, что он уронил (в англ. — dropped ) свою ручку, и не считает эту деталь
«незначительной», я могу задержаться на ней и исследовать это странное
событие: не осознанное ли это желание пропустить (dropped) терапию? Чувство,
которое может быть потерянно мной? И т.д. Кроме того, это сосредоточение на ситуации,
выявляющее ее элементы,  приводит к гораздо более чувствительному пониманию, что здесь есть,
 в данный момент, в отличии от того, чего здесь нет. Преждевременное внимание к тому,
чего здесь нет, часто включает неявную установку «должно быть здесь», почти
неизбежно и неадекватно. Замечая, что пациент настойчиво смотрит на картину,
которая висит позади меня, может и не являться тем, что он не смотрит на меня.
Заметить то, что он начинает сдерживать дыхание не значит заметить того, что он
почти не дышит. Если он говорит монотонно, то это не значит, что он не
позволяет себе выражать свои эмоции.
Дальнейшие соображения о «ситуации».
Это будет легко для любого гештальт-терапевта, кто использует каждую
человеческую активность (мышление, действие, разговор, чувство, исследования
окружающей среды и т.д.) как явление контакта, то есть модальность контакта,
рассматривать их как «ситуационную активность». Чтобы начать использовать
эту идею о ситуации как основание для моей терапевтической практики, я
исследовал работы различных представителей гуманитарных наук (социологии,
этнометодологии, семиотики, философии, экопсихологии и др.). Среди многих
книг, которые я читал главным образом по-английски, более всего полезной
оказались книга на французском языке: «La logique des situations — Nouveaux
regards sur 1’ecologie des activite’s sociales» под редакцией Michel de Fornel и Louis
Quere и изданная L’Ecole des Hautes Etudes в Социальных науках. Эта книга имеет
большое преимущество перед многими работами, рассеянными по множеству
книг. Я готов продолжить изложение, как гештальт-терапевт, который конечно
нуждается в дальнейшем и постоянном развитии.
Ситуация — «это часть окружающей среды, в которую агенты входят
самостоятельно и понимают ее через свое индивидуальное восприятия, не будучи
способными вывести из нее какое-либо объективное знание или
проанализировать ее составляющие».
a. Ситуация управляет опытом (Девей)
Ситуация способна управлять опытом, который не протекает случайно.
Культурные правила определяют способы поведения, с помощью которых
индивиды должны вести себя согласно своему положению на встрече. (Goffinan, 1988а).
b. Ситуация — представление о цели.
Значение ситуация состоит в том, что субъекты приспосабливаются через
цели и представления, которые сами создают. Эти предоставления предшествуют
любому акту действия (Томас и Знанецкий).
c. Действие — это управление ситуацией.
Человек не только анализирует ситуацию, в которой он находиться,
но фактически формирует ее. Значимые особенности, отобранные при формировании ситуации,
создают непосредственный контекст для действия.
d. Понимание ситуации позволяет предсказать действие.
К. Поппер утверждает, что для анализа действия субъекта достаточно объяснить
его исходя из ситуации, без какой-либо помощи психологии:
любое действие адекватно ситуации. Индивид одновременно находится и в поле возможностей, и
в поле принуждений (см. выше; экспериментальная острая ситуация).
e. Ситуация индетерминированна
Этнометодология полагает, что ситуации не познаваемы; они проявляются и
обнаруживают себя при вовлечении в некотором протекающем действии.
Опираясь на гештальт-психологию и феноменологию, этнометодолог полагает,
что обстоятельства, ситуации, события становятся прозрачными из-за
непосредственной связи чувства и значения, восприятия и движения. Значение
ситуации образовывается из их сосуществования, благодаря которому возникает
молчаливое ее понимание.
f.»Значение — это отношение между ситуациями.»
g.Значение образуется из восприятии или понимания?
Виттгенштейн (Wittgenstein) 10, на которого сильно повлияли работы Келера
и других гештальт-психологов, посвященных не прекращающемуся спору об этой
важной проблеме; утверждает, что можно говорить о восприятии значения
без  участия каких-либо выводов. Восприятие значения — неотделимая часть от
восприятия вещей, что отличается от утверждения Келера, согласно которому
значение образуется из определенного акта приписывания значения, который
происходит уже после восприятия сенсорных единиц. Витгенштейн очень близок
к феноменологическому  предположению о «непосредственности», которая
позволяет нам постигать в единственном, отдельном акте конкретный стул и
«предмет для сидения на нем». Мы можем увидеть, как позже эта идея работает в
концепции «affordance» (возможностей). Мы можем чувствовать объекты,
события, ситуации непосредственно, наряду со свойственными им значениями.
h. Affordance
«Иметь возможность» значит иметь средства, чтобы что-либо сделать. Эта
концепция affordance служит продолжением работы Левина о «валентностях»,
хотя кажется, что изначально она опиралась на Гибсона (Gibson)ll. Affordance
предполагает способы, которыми может быть воспринята окружающая нас среда,
обусловленные нашими доступными возможностями воздействия. Для Гибсона,
однако, возможности вещей из окружающей среды воспринимаются
непосредственно и любое значение находится вне восприятия. Активное
восприятие ситуаций, таким образом, управляется через поиск возможностей.
Многие, вместе с Гибсоном, далеки от конструктивного спора о невозможности
восприятии действительности кроме той, который мы строим. Однако
критические исследования, использующие эту концепцию, выдвинули на первый
план то, что возможности объектов, событий и ситуаций зависят от намерений и
перспектив, стандартизированных и социально организованных.
Заключение.
«Ситуации не вызывают наших  действий и при этом они не представляют из
себя простого фона для реализации наших намерений. Мы ощущаем ситуацию
только согласно нашим способностям и отражаем способности, чтобы иметь
возможность действовать.» X. Джоас
Я хотел бы возвратиться еще раз к одному из моих любимых примеров.
Женщина шестидесяти лет в течение  нашей совместной первой или второй
сессии, говорила о своей хронической усталости от своих многочисленных детей
и внуков, которые вторгаются в ее жизнь и «захватывают» ее. Был красивый
летний полдень, и особенно сильный солнечный луч упал на ее лицо, он ослепил
ее, не вызвав никакого ее понимания того, что происходит.
(«Замеченный, но незамеченный» как сказали бы исследователи ситуации). Достаточно было бы
переместить ее лицо всего на несколько дюймов, чтобы избежать этого
неприятного солнца, взывающего ужасные гримасы. Но «мы ощущаем ситуацию
только согласно нашим способностям и отражаем способности, чтобы
действовать.» Согласно Джоасу, очевидно,  что недостаток ее способностей
действовать запрещал ей адекватное восприятие ситуации… Скорее всего
непосредственная работа с нею в ее семейной системе, с ее трудностями в
установлении границ имела бы низкую эффективность, пока ее непосредственный
контакт с ситуацией, как показал этот случай, не будет осознаваться.
Гештальт-терапевт работает над процессом построения фигуры (Терапия или
анализ Гештальта. PHG, 17). Большинство фигур заставляет нас фокусироваться
не на них, а на отношениях между фигурой и фоном, ее образующим.
Изолированная фигура не имеет никакого значения. Художник Марсель Дучамп,
поместивший унитаз в музее скульптуры, продемонстрировал этот принцип
поразительным образом. Обычно о таком значении фона гештальт-терапевты
задумываются, когда начинают обращать внимание на специфику «здесь», на
здесь-и-теперь каждой сессии.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 В качестве определения терминов, я с готовностью принял бы вариант,
предложенный Барвайзом (Barwise J., The situation in Logic, Stanford CSLI
publica-tions,1989-pp. 149-150):
• Контекст является тем, что обеспечивает формирование значений из «четко
обозначенных  элементов» информации, которую несет ситуация.
• Фон (основание) состоит из элементов, способных быть обозначенными
из числа  «необозначенных элементов» этой информации
 • Обстоятельства определяют «четко обозначенные не-элементы» этой
информации.